У каждой эпохи есть свои яркие персонажи. Правители, военачальники, первооткрыватели, художники. И обычно это десяток имен, которые знакомы даже не слишком посвященным: фигуры настолько яркие, что история выделила их среди множества. В свое время они определяли события, настроения и вкусы своего и следующих времен, а иногда помогали изменять их радикально. Некоторые испытали славу при жизни, другие были заново открыты и вознесены на ее вершины после. При имени Пиранези многие представляют офорты с архитектурными фантазиями римской старины, другие мрачную серию “Тюрьмы”, которая кажется иллюстрацией к романам Кафки, на два столетия опередившей рождение текстов. Последний архитектор барокко в Риме и первый модернист и романтик в графике, Джованни Баттиста Пиранези родился в Венеции 4 октября 1720 года. Трехсотлетию со дня его рождения посвящается этот материал. (Здесь часть 2, часть 3).

Истоки. Венеция

Тот факт, что Пиранези родился 4 октября именно в Венеции, оспаривался историками еще до недавнего времени. В течение всего XIX и ХХ века назывался городок Мольяно Венето на terraferma, большой земле, где его отец якобы оказался с семьей на момент появления на свет сына. Такие надписи про рождение в Мольяно высечены даже на одном из его мраморных бюстов в Ватиканских музеях, остались во многих энциклопедиях. Историкам было недостаточно, что сам он всегда подписывался Giambattista Piranesi Architetto Veneziano – и связь с Венецией для него оставалась важной на протяжении всей жизни. Но нужны были подтверждения.

И вот в 1978 году критик и журналист Энцо ди Мартино заново опубликовал документ, который еще в 1918-м нашел в архивах венецианской Библиотеки Марчиана французский историк искусства Анри Фосийон, под носом у итальянских ученых. Правда, тогда на это открытие никто не обратил внимания. А напрасно, потому что из нескольких строк церковной записи от 8 ноября 1720 года прихода Сан-Мозе в сестьере – квартале Сан-Марко можно было узнать много интересного.  

Отец младенца, нареченного Juanne Battista, резчик по камню Анзоло был подписан как Piranese, с “e” на конце, что ясно означало его происхождение из словенского города Пирано, откуда с Х века в Венецию поставлялся главный строительный материал – истрийский камень. Мать, мадонна Лаура Луккезе была сестрой известного в городе архитектора Микеле Луккезе, на важной должности proto, строителя-гидротехника на службе Магистрата Вод при Венецианской республике. Крестным отцом в документе записан дворянин Зуанн Вадиман, и это косвенно подтверждало, что словенец Анзоло (Анжело) Пиранезе был достаточно хорошо интегрирован в жизнь города в лагуне. Крестная, она же акушерка, некая Мадалена Пальоцци записана как прихожанка церкви Санта-Мария-дель-Джильо, известной в Венеции как славянская, для далматинцев и истрийцев. Славянин по отцу, венецианец по матери и по сути, Джамбаттиста первым стал подписываться как Piranesi, зачеркнув тем связь со словенским происхождением отца.

В семье Анцоло и Лауры было 11 детей, не все они дожили до взрослого возраста. Достоверно известно об одном из братьев Джамбаттисты, Анжело, который получил достойное классическое образование и стал монахом-доминиканцем. Вероятно, именно благодаря старшему брату во взрослом возрасте Пиранези мог похвалиться вполне приличным владением латынью и отличным знанием истории Рима. Имя одной из младших сестер Пиранези, Луиджи, всплыло в завещании отца, оставившего почти все скромное наследство ей, бывшей на тот момент еще незамужней. 

Обучить и пристроить к делу такое число детей семье было непросто. И хотя у Анцоло в ту пору дела шли неплохо – он был capomastro, что-то вроде прораба на стройке, первым учителем Джамбаттисты стал его дядя-эрудит Микеле, тот самый архитектор Магистрата вод, почитатель Палладио и Витрувия, любитель музыки и археологии. Это и сыграло главную роль в профессиональном выборе мальчика. Луккезе, видимо, стал и одним из первых, кто столкнулся со строптивым и независимым характером Джамбаттисты.

Но скоро подросток побил горшки с дядей, и, по некоторым сведениям, перешел в мастерскую другого венецианского архитектора, Джованни Скальфаротто, прото Арсенала, занятого на множестве рутинных работ по оценке состояния, реставрации и ремонту существующих зданий фабрики. А также церквей, колоколен, алтарей в городе и на большой земле. Что касается рисования, первые уроки рисунка и перспективы, кроме зарисовок и обмеров на архитектурных площадках, молодой человек мог получить в знаменитой печатной мастерской Дзукки, у Карло, способного театрального художника и гравера, человека успешного и предприимчивого.

Нет документальных подтверждений учебы у популярного в то время сценографа и декоратора из Болоньи Фердинандо Бибиены, но Пиранези не мог пройти мимо его фундаментального труда Architettura civile – “Гражданская архитектура”, который развивал тему угловой перспективы и популяризовал новые веяния в театральной декорации. Впрочем, о какой-то его длительной учебе или рисовальной практике в Венеции упоминаний не сохранилось.

В биографии архитектора Скальфаротто есть один интересный факт – почти сорокалетним он в компании коллег-земляков предпринял поездку в Рим с образовательными целями. И для него, видевшего античность только как отблеск в венецианской архитектуре Палладио, это перевернуло мировоззрение, а кроме того самым положительным образом сказалось на профессиональной карьере по возвращении. Возможно, именно рассказы пожилого наставника подтолкнули Пиранези отправиться в 1740 году в Вечный город – в поисках лучшей доли, так как родина не сулила ничего интересного в профессиональном плане сыну скромного каменщика без высоких связей.

Так он оказался в качестве рисовальщика в составе официальной делегации посла Венеции Франческо Веньера, с приветственной миссией от Республики к новоизбранному 17 августа Папе Бенедикту XIV. Выехав в начале сентября, спустя месяц Джамбаттиста мог праздновать свои 20 лет уже в Риме. Делегация разместилась в палаццо Венеция, в двух шагах от Капитолийского холма и Форума.

Вечный город

Рим середины XVIII был не только городом возможностей, но и божественной красоты руиной, ценность которой современникам еще предстояло оценить. А пока эти прото-антиквары активно копали, растаскивали, копировали и продавали все то, что просто лежало под ногами. К счастью, покупателей было хоть отбавляй, особенно среди британцев. Время продолжало подтачивать камни, а природа причудливо укрывала их бурными зарослями деревьев и плюща.

Сказать, что “говорящие руины” Рима перевернули воображение Пиранези, ничего не сказать. Грандиозность римской античности не имела ничего общего с камерной, вычурной Венецией. Здесь вся история Древнего Рима, знатоком которой он себя считал, лежала перед ним в материальных иллюстрациях, и ее можно было “листать” как книгу. Точный глаз рисовальщика, свободно владеющего перспективой, знание принципов венецианской пейзажной живописи ведуты, врожденное чутье сценографа – это был привезенный с Адриатики бесценный багаж, другого по бедности происхождения не оказалось.

От венецианской архитектурной практики и первых наставников у Пиранези осталась идея ответственного подхода к архитектуре как миссии, как к сумме знаний и умений, которые отвечают за благополучие, цивилизацию, земли и само государство. В Венеции с ее особыми условиями это было залогом и законом выживания. С этой привитой на родине ответственностью Джамбаттиста решил стать хронистом римских древностей и так спасти их от забвения:

“Когда я понял, что в Риме большинство древних памятников лежат заброшенными на пустырях или в садах, или служили карьерами для новых построек, я решил сохранить их память своими гравюрами. Поэтому постарался делать их с максимальной точностью”.

Пиранези не хватало только техники, чтобы начать переносить все эти виды на бумагу. Способный рисовальщик, он прекрасно понимал недостаток некоторых практических навыков, и очень скоро стал брать уроки у художников-сценографов Доменико и Джузеппе Валериани, известного в городе гравера Карло Нолли. С Нолли работал над созданием уменьшенной копии его знаменитого “Плана Рима”, вышедшего несколькими годами позже. Около 1742 года изучал основы офорта у Джузеппе Вази, владельца одной из самых популярных печатных мастерских калькографии в Риме, как тогда называли технику глубокой печати. В то же время практиковался в переводе в эстамп чужих рисунков – занятие это не вызывало большого энтузиазма у Джамбаттисты, но помогало оттачивать технику гравировки и травления.

Отличие и преимущество Пиранези перед его римскими учителями эстампа было в том, что он все-таки был архитектором, ощущал себя архитектором, именно так с гордостью подписывал свои офорты – Architetto Veneziano. Опыт обмеров в родном городе при дяде, потом при Скальфаротто и знание Перспективы (он писал с заглавной) прекрасно пригодились ему в Риме, чтобы создавать рисунки и планы “с максимальной точностью”. Позднее Джамбаттиста писал, что перед глазами у него стояли аккуратнейшие и точные рисунки, сделанные столетие назад на тех же местах его великим земляком “бессмертным Палладио”.

Так молодой человек и курсировал: между руинами Форума и Виллой Адриана, Колизеем и Тибериной. Между зарисовками и обмерами римских древностей и библиотеками, где консультировался и сверялся. Например, по собранию своего первого мецената Николы Джоббе, распорядителя работ на папских стройках, римского эрудита с богатой коллекцией “Картин… Рисунков, Книг и Гравюр, … объединенных … изысканным вкусом и знаниями”.

В итоге уже в 1743 году вышла “Первая часть архитектурных форм и перспектив, изобретенных и выгравированных Джо. Батта. Пиранези, венецианским архитектором”. Серия из двенадцати листов, выполненных резцом и травлением, отличалась неожиданными ракурсами и была результатом большой аналитической работы. Свой дебют автор логично посвятил Николе Джоббе. Сам отличный рисовальщик, этот щедрый покровитель, судя по благодарным письмам Пиранези, научил его по-новому видеть, а не буквально фиксировать “августейшие реликвии, которые до сих пор хранят древнее величие и великолепие Рима”. Научил его, как быть оригинальным – интерпретировать, а не копировать. И возможно это стало более ценным уроком, чем все тонкости офортного дела вместе взятые.

Освоение вновь открывшегося мира шло большими шагами – в тот же год Пиранези со своим новым приятелем, земляком Антонио Коррадини впервые отправился в Неаполь, чтобы увидеть знаменитые образцы местного барокко. А еще обязательно посетить археологические раскопки Геркуланума, места нового паломничества со всей Европы, случайно открытого в 1709 году под двадцатиметровым слоем вулканической породы.

Не имея помощи от семьи и устойчивого дохода, он в первые римские годы активно стремился наладить как можно больше полезных связей, залога возможных заказов и финансовой поддержки. Через Джоббе завел знакомство с архитекторами Луиджи Ванвителли и Николой Сальви. А еще его “Первая часть…” нужна была в качестве пропуска в Аркадскую Академию, престижное римское сообщество людей культуры самого разного социального статуса, включая поэтов, композиторов, сановных патрициев и даже пап. Поэтому, кроме посвящения Джоббе, на фронтисписе – титульном листе – Пиранези выгравировал пейзаж, который был вполне конкретной аллюзией на поэтическую Аркадию. Когда ему исполнилось 24, он был допущен в кружок аркадийцев с удивительным псевдо Salcindio Tiseio, и охотно цитировал его на титулах своих графических томов.

В 1745 году вышла серия офортов небольшого формата “Различные виды древнего и современного Рима”, плод коллективного труда нескольких видных граверов. Больше половины из сорока семи листов были сделаны Пиранези. Серия оказалась коммерчески успешной – в то время рос феномен Grand tour, и одной из обязательных целей “культурного туризма” богатых сыновей европейских аристократов был Рим. Это давало Джамбаттисте некоторую надежду на возможность независимого и сытого существования.

***

Но все же, сколько он ни трудился, первый его римский период финансово не задался. И в июле того же года Пиранези решил вернуться в Венецию, чтобы попробовать найти себе более надежное занятие там. Судя по другим свидетельствам, в 1744-м он уже ездил на родину – осмотреться. Все-таки дома и стены помогают, но так не вышло.

Главной пользой этого недолгого пребывания стало знакомство с Джамбаттистой Тьеполо и Антонио Каналетто, лично и по работам – что принципиально. Важно, что Пиранези имел возможность еще раз оценить гармонию венецианской ведуты и архитектурных капризов, с их меланхолией и декадансом, которые так нравились клиентам. Заодно он с досадой убедился, что все ведущие позиции в деле изготовления эстампов уже заняты: на Каналетто работала целая боттега подмастерьев, которая переводила его живописные полотна в гравюры.

Кроме него тут успешно заполнял рынок эстампов другой мастер-гравер и тоже архитектор, Антонио Визентини, отрисовавший на тот момент практически все палаццо на канале Гранде и собор Святого Марка со всеми его декорами и мозаичными полами. У обоих уже был прекрасно сформированный круг покупателей и благосклонность могущественного британского посла Джозефа Смита, главного коллекционера и популяризатора венецианской ведуты если не в мире, то по крайней мере среди своих земляков. 

Так что мысли об открытии своей граверной мастерской пришлось отбросить, а попытки определиться в роли архитектора-чиновника на службе у Республики не увенчались успехом – места для венецианца Пиранези не нашлось. Насколько сильно было задето его честолюбие говорит тот факт, что спустя много лет в письме к сестре он вспоминал с обидой, что покинул город “из-за того, что не смог получить даже жалкое занятие”. В сентябре 1747-го он уезжал из Венеции, чтобы больше уже никогда сюда не вернуться, даже на похороны отца в 1755 году –этот закатный и божественно прекрасный город ничего не мог ему дать. Он возвращался в Рим. Навсегда. И Риму, и миру в этом смысле очень повезло…

Продолжение здесь: часть 2, часть 3.

Цитаты по: Rai Cultura, Silvia Gavuzzo-Stewart. Piranesi e il suo primo mecenate Nicola Giobbe. Перевод Анны Коломиец. Другие источники: материалы каталога выставки в Бассано-дель-Граппа Giambattista Piranesi. Architetto senza tempo. Silvana Editore. 2020, La Repubblica Arte, Rai Cultura. Первое фото: Фронтиспис Giovani Battista Piranesi, источник Cambi Casa d’Aste; второе фото: Антонио Каналетто “Площадь Сан-Марко в Венеции”, 1739; репродукция перед главой о Риме Гаспар ван Виттель “Вид на Рим через Тибр на Замок Сант-Анджело”, ©Christie’s London; заключительное фото ©Anna Kolomiyets. Другие репродукции указаны по месту или из открытых источников.

Понравилось, поделитесь